Ягуни потрогал медальон пальцем и отдернул его.
– Я чуть инеем не покрылся. Давай подогреем этого любителя роз. Есть отличные заклинания, вроде Кипятильникус, – предложил он.
– Не думаю, что будет толк. Я уже поняла. Он разговаривает только несколько минут в день, и никакая магия тут не поможет. Магия на магию – это как заплатка на заплатку – держаться не будет, – сказала Таня.
Ягуни невесело кивнул.
– Значит, мы не из этого мира, – проговорил он. – Мы в том отражении, куда твой медальон… то есть Феофил… заслал Стихиария. Хорошенькую мину он подложил этому отражению, нечего сказать. Твой предок был колоритной личностью.
– Он спасал свой мир. И свою дочь. Но, похоже, только отсрочил расплату. В том, что мы здесь, наверняка замешан Стихиарий. Он не сумел сам покинуть этот мир, зато нашел способ перенести сюда меня и тебя. А возможно, еще кого-то с многоцветной аурой. И стер нам всем память. Меньше знаешь – крепче спишь, – сказала Таня, думая о чаше, оставшейся – как она только что сообразила – у Урга. Не та ли это чаша, в которую вместо крови девушки брызнула кровь альбатроса?
– Ага, я тоже думаю, что посуда та же самая. Стихиарию нужна эта чаша. Он связан с ней и с ее рунами, – произнес Ягуни, и Таня сообразила, что ее приятель начисто забыл о своем обещании не подзеркаливать. – Кажется, я понял! – продолжал Ягуни. – Феофил Гроттер… Стихиарий требовал кровь его дочери. Наверняка дочери его давно нет на свете, и единственная его наследница по женской линии – ты. Он бы мог сделать это и раньше, сто или двести лет назад, но в роду Гроттеров, видно, рождались только сыновья. И вот Стихиарий дождался своего часа. В роду Гроттеров появилась девочка.
– Лучше бы я не появлялась. Все у меня наперекосяк, – грустно сказала Таня.
Она уже не помнила, как у нее все было раньше, пока на ее память не опустился черный туман, но сдавалось ей, что тоже далеко от идеала.
Гробулия Склеппи лежала на холме под сломанной сосной, когда что-то вдруг закрыло солнце. Гробулия слегка приоткрыла один глаз, досадуя на тучку, которая мешает ей избавиться от крошечного прыщика на правой щеке, а в следующий миг ее дикий вопль штопором вонзился в небеса. Одновременно Гробулия пожалела, что в роду у нее не было кротов и она не может за считаные секунды закопаться на пять метров под землю. Еще бы – не каждый день видишь, как на тебя опускается большой каменный остров с башней.
Гробулия вскочила и хотела скатиться с холма, но браслет внезапно требовательно обжег ей запястье, приказывая остаться на месте.
– Ша! Никто никуда не бежит! Все уже везде успели! – сказала Гробулия, дуя на браслет. Она внезапно сообразила, что каменный остров с башней – это и есть пикирующая крепость, которая должна доставить ее к Арапсу.
Вскоре Склеппи уже стояла между И-Ваном, Шурасино и Мардонием и, скользя взглядом от одного к другому, пыталась сообразить, чего от них можно ожидать. Больше всего опасений у нее вызывал мрачный кентавр Мардоний. Про И-Вана она подумала, что он ничего, но не в ее вкусе, Шурасино же показался ей надутым занудой, которым можно вертеть как угодно.
Все трое внимательно смотрели на нее – смотрели изучающе и с легким недоверием, а И-Ван даже и с разочарованием. Он только что понял, что эта девушка была не та, которую он нарисовал на песке. Склеппи слегка запаниковала. Можно было подумать, что не они телепортировали ее сюда, а она сама без приглашения спрыгнула с тучки. Гробулия поняла, что первой разговор придется начинать ей.
– Ого, какая у мальчиков крутая тачка! – сказала Склеппи слегка подрагивающим голосом. Она всегда предпочитала маскировать страх наглостью.
– Это… хм… моя! – произнес Шурасино.
– Ясное дело. Сразу видно, что ты крутой папик! – закивала Гробулия, с насмешкой разглядывая красные пятки Шурасино, выглядывающие из расшитых бисером шлепанцев.
Костюм Шурасино дополняли свободные зеленые шаровары, вроде тех, в которых часто рисуют турецких султанов, и синий халат. На голову он для важности нацепил борейский придворный парик. Правда, Шурасино не учел, что всю пудру с него смоет водой, так что теперь парик больше напоминал мокрую мочалку. Шурасино и сам смутно ощущал, что одет немного нелепо, да что поделаешь. Запас одежды в кладовой пикирующей крепости был не мал, но довольно однообразен.
– Ты беглая фрейлина Царства Огня, – сказал кентавр, который давно уже все понял.
– Кто? Я? Ну подумаешь, сбежала! Но зачем теперь всю жизнь об этом мне напоминать! Знаешь, кто ты после этого? Противная подзеркаливающая лошадка! – обиделась Склеппи.
– Тебя зовут Гробулия Склеппи, ты девушка с многоцветной аурой, которая имеет власть над всеми стихиями… Ты помнишь лишь то, что произошло за тот год. У тебя нет ничего своего. Даже имя, которое ты носишь, чужое и принадлежит твоему двойнику из отражения, – ничуть не обидевшись, продолжал Мардоний. И-Ван, хорошо разбиравшийся в характере кентавра, с удивлением обнаружил, что Гробулия его забавляет, а возможно, даже и симпатична ему.
– Вот уж не думала, что я так известна. Впрочем, бриллиант нигде не скроешь, – фыркнула Склеппи.
Казалось, она отнеслась ко всему легкомысленно, однако И-Ван чувствовал, что Гробулия поспешно переваривает услышанное.
Внезапно Склеппи вскинула голову. На ее лице мелькнул страх. Она заметила альбатроса, снизившегося и зависшего почти на одной высоте с ними. И, как и в прошлый раз, выпуклые, как две бусинки, глаза птицы были устремлены на нее. В груди у альбатроса, увязнув в ней почти до наконечника, торчала стрела, казалось, не причинявшая птице никакого беспокойства. Это была стрела кентавра.